Я повернулся к стене.
И она хотела меня. Несмотря на слова, что она больше никогда со мной не увидится, я знал, что она меня хочет. Иначе зачем бы ей меня целовать? Она поцеловала меня, она бы не сделала этого, если бы не хотела, и с того момента до того, как она внезапно отсюда убежала, ничего не происходило. Так что если она не бросила меня потому, что, по ее мнению, я очень плохо целуюсь, надо всего лишь заставить ее понять, что я – тот парень, на которого можно положиться, тот, кто будет заботиться о ней и о Кнуте, что она неправильно меня оценила, да и я сам неправильно себя оценивал. Я не сбегу, только не в этот раз. Во мне все это было, но мне никогда не выпадало шанса испытать себя, создать дом. Сейчас, когда я почувствовал способность к этому, мне понравилось. Понравилась мысль о безопасности и предсказуемости. Да, об однообразии и монотонности. Я всегда искал этого, но не находил. До этих самых пор.
Я посмеялся над собой. Пришлось. Вот я лежу, приговоренный к смерти пьяный наемный убийца-неудачник, и планирую длинную счастливую жизнь с женщиной, которая при нашем последнем разговоре ясно и четко заявила, что я – последний из тех, с кем она хотела бы повстречаться еще раз.
Поэтому, когда я повернулся к комнате и увидел, что бутылка на стуле передо мной пуста, я понял, что должно произойти одно из двух.
Я должен заполучить Лею. Или же я должен заполучить еще спиртного.
Прежде чем вновь скользнуть в сон, я услышал отдаленный вой, становившийся то громче, то тише. Они вернулись. Они пахли смертью и разложением, и скоро они будут здесь.
Надо спешить.
Я встал рано. На западе по-прежнему клубились башни из облаков, но они не приблизились, казалось даже, что они немного отступили. И я больше не слышал раскатов грома.
Я искупался в ручье, снял красный шарф, которым все еще была обмотана моя голова, и промыл рану на виске. Надел новое белье и новую рубашку и побрился. Я собирался прополоскать шелковый шарф, но почувствовал, что он еще хранит частичку ее запаха, поэтому обмотал его вокруг шеи. Я бормотал слова, которые собирался произнести. Несмотря на то что на протяжении последнего часа я менял их восемь раз, я помнил их наизусть. Они должны прозвучать не красиво, но честно. И я закончу так: «Лея, я тебя люблю». Да, черт возьми, так я и закончу. Вот он я, и я тебя люблю. Выстави меня за дверь, если сможешь и если это необходимо. Но я стою и протягиваю тебе руку, на которой лежит мое бьющееся сердце. Я сполоснул бритву и почистил зубы, так, на случай, если она вдруг захочет меня снова поцеловать.
Потом я пошел на север, по направлению к деревне.
Рой мух взлетел с трупа оленя, когда я проходил мимо него. Он выглядел довольно странно: казалось, он увеличился в размерах. От зверя шел запах, которого я до сих пор не замечал, хотя труп лежал всего в двадцати шагах от хижины. Наверное, все из-за постоянного западного ветра. Одного глаза не было. Видимо, вороны. Но, судя по всему, ни волки, ни другие крупные животные еще не приходили. Пока не приходили.
Быстро и уверенно я шагал мимо деревни прямо к пристани. Перед тем как пойти к Лее, надо было сделать пару дел.
Я вынул пистолет из-за пояса брюк и с разбега в два шага зашвырнул его так далеко в море, как только смог. Затем я пошел в магазин к Пирьо. Купил себе банку мясных фрикаделек «Йойка» и спросил, где живет Маттис. Она трижды безуспешно попыталась объяснить мне это по-фински и наконец вышла вместе со мною на улицу и показала дом всего в одном броске пистолета от магазина дальше по дороге.
Маттис открыл после того, как я, позвонив три раза, уже готов был уйти.
– Мне показалось, я услышал, что здесь кто-то есть, – сказал он. Волосы его торчали во все стороны, на нем была рваная шерстяная футболка, трусы и толстые шерстяные носки. – Дверь не заперта, чего ты здесь стоишь?
– А ты не слышал звонка?
Он с интересом посмотрел на приспособление, о котором я говорил.
– Смотри-ка, у меня есть звонок, – заключил он. – Значит, он не работает. Входи.
Оказалось, что Маттис живет в доме без мебели.
– Ты здесь живешь? – спросил я.
Эхо моего голоса заметалось между стенами.
– Стараюсь как можно меньше, – ответил Маттис. – Но зарегистрирован я здесь.
– А твой дизайнер интерьеров?
– Я унаследовал дом от Сиверта, а кто-то другой унаследовал его мебель.
– Сиверт был твоим родственником?
– Не знаю. Может быть. Ну да, у нас было определенное сходство. Так он, вероятно, считал.
Я рассмеялся. Маттис непонимающе посмотрел на меня и уселся на пол, скрестив ноги.
Я сел так же, как он.
– Прости, что спрашиваю, но что приключилось с твоей щекой?
– Налетел на ветку, – сказал я и вынул из кармана деньги.
Он пересчитал их, просиял и убрал купюры в карман.
– Молчание, – сказал он, – и холодное, как колодезная вода, спиртное. Какой сорт предпочитаешь?
– А что, есть разные?
– Нет. – Та же улыбка. – Значит ли это, что ты решил остаться в Косунде, Ульф?
– Возможно.
– Ты сейчас в безопасности, зачем уезжать в другое место? Будешь жить в хижине?
– А где еще?
– Ну… – Улыбка словно приклеилась к его широкой физиономии. – Ты познакомился с парой женщин в этой деревне. Может случиться, с приближением осени тебе захочется чуть-чуть погреться.
Я немного поиграл с мыслью, а не заехать ли кулаком по его коричневым зубам. Откуда, черт возьми, он это узнал? Я вымученно улыбнулся:
– Твой троюродный брат рассказывает тебе сказки?
– Троюродный брат?
– Конрад. Коре. Корнелиус.
– Он мне не троюродный брат.
– А сказал, что брат.
Я попытался встать на ноги.
– Правда? – Маттис приподнял бровь и почесал взлохмаченную голову. – О господи, это должно означать… Эй, куда ты собираешься?
– Уйти отсюда.
– Ты еще не получил спиртное.
– Обойдусь и без него.
– Правда? – прокричал он мне вслед.
Я прошел между надгробиями к церкви.
Дверь была распахнута, и я зашел внутрь.
Лея стояла у алтаря спиной ко мне и меняла цветы в вазе. Я постарался вдохнуть глубоко и спокойно, но сердце мое уже вышло из-под контроля. Я шел к ней, тяжело ступая, и все-таки она вздрогнула, когда я кашлянул.
Она повернулась. К алтарю вели две ступеньки, и, стоя там, она смотрела на меня сверху вниз. Глаза ее покраснели и сузились. Я подумал, что мое сердце, наверное, можно разглядеть снаружи, потому что скоро оно пробьет грудную клетку.
– Что тебе надо? – Ее шепот был невнятным.
Все забылось.
Все, что я собирался сказать, улетучилось, испарилось, исчезло.
Осталось только последнее предложение.
И я произнес его:
– Лея, я люблю тебя.
Я увидел, как она заморгала, словно испугавшись.
Воодушевленный тем, что она не выставила меня за дверь, я продолжил:
– Я хочу, чтобы вы с Кнутом уехали со мной. Туда, где нас никто не найдет. В большой город. Туда, где есть шхеры, картофельное пюре и пиво средней крепости. Мы сможем рыбачить и ходить в театр. А потом мы будем медленно идти домой, на улицу Страндвэген. У меня нет денег купить большую квартиру, если мы захотим жить именно на этой улице, потому что она дорогая. Но квартира будет принадлежать нам.
Лея что-то шептала, а ее покрасневшие глаза наполнялись слезами.
– Что? – Я сделал шаг вперед, но остановился, когда Лея подняла руку.
Она держала перед собой букет увядших цветов, словно обороняясь. И повторила громче:
– Аните ты говорил то же самое?
Казалось, мне на голову обрушились воды Баренцева моря.
Лея покачала головой:
– Она приходила сюда, чтобы, по ее словам, выразить соболезнования по поводу смерти Хуго. Кроме того, она видела нас с тобой в моей машине и поинтересовалась, не знаю ли я, где ты. Поскольку ты обещал ей вернуться.
– Лея, я…
– Не надо, Ульф. Просто уходи.
– Нет! Ты знаешь, что мне требовалось место, где я мог бы спрятаться. Йонни был здесь и искал меня. Анита предложила мне комнату, а мне больше некуда было пойти.
Мне послышались нотки сомнения в ее голосе, когда она спросила:
– Значит, ты к ней не прикасался?
Я хотел ответить отрицательно, но у меня как будто парализовало мышцы челюсти, и рот остался открытым. Кнут был прав: вру я плохо.
– Я… я прикасался к ней, возможно. Но это ничего не значит.
– Ничего? – Лея шмыгнула носом и вытерла слезу тыльной стороной ладони. Она быстро улыбнулась. – Наверное, так лучше, Ульф. Я все равно не смогла бы никуда с тобой уехать, но теперь я, по крайней мере, перестану задумываться о том, как все могло бы быть.
Она склонила голову, повернулась и пошла к ризнице. Никаких обстоятельных прощаний.
Я хотел побежать вслед за ней, задержать, объяснить, умолять, заставить. Но меня словно покинули все силы и воля.
